ПОСТ ДЛЯ ТЕХ, У КОГО "МНОГО ПРОБЛЕМ" 

- Здрасьте-здрасьте, проходите на кухню. Я сейчас. Только ногти досушу... 
- Ногти? Какие ногти? - опешила психолог. 
Она работает в хосписе. В детском хосписе. Она работает со взрослыми, у которых умирают дети. Это не работа, а наказание. Постоянный контакт со смертельным отчаянием. 
Ее клиенты не красят ногти. Не одевают яркое. Не смеются. Не улыбаются. Не празднуют праздники. Не ходят в кино. 
Они носят черные платки. Смотрят в одну точку. Отвечают невпопад. Подолгу не открывают дверь. 
Они живут в ожидании черного дня и делают черным каждый день ожидания. 
Психолог нужен для того, чтобы прогнать из головы таких родителей мысли о смерти. О своей смерти. Потому что когда уйдет ребенок, зачем жить? 
Психолог должен объяснить зачем. Помочь придумать новое "зачем". И поселить это новое "зачем" в голову мам и пап, давно и привычно живущих на грани отчаяния. 

- Какие ногти? – переспросила психолог. – Вы мама Анечки? Вы Снежанна? 
- Я мама, мама. Вот эти ногти, - засмеялась Снеж. Показала красивый маникюр с блестящими, как леденцы пальчиками. 

Снеж 30 лет. 2 года назад ее четырехлетней дочке поставили диагноз. Онкология. 4 стадия. 
Диагноз, определивший конечность жизненного отрезка её дочери. Два года. Два раза по 365 дней. "Плюс-минус 720 дней", - посчитала Снеж и упала в колодец отчаяния. 
В колодце не было дна. Когда Снеж смотрела на дочку, она все время летела вниз, испытывая нечеловеческие перегрузки. Ей даже снилось это падение. Во сне она отчаянно цеплялась за стенки колодца, сдирая пальцы в кровь, ломая ногти, пыталась замедлиться, остановиться. Просыпалась от боли. Болели пальцы. И ногти болели. Желтели. Грибок, наверное. Снеж прятала желтизну под нарядный маникюр. 

Конечно, они боролись. 
Снеж отчаянно карабкалась. Хваталась за любую возможность. Традиционная медицина. Нетрадиционная. В один день после утреннего облучения она могла повезти дочь к деревенскому знахарю. А вдруг? Лучевая терапия и отвары целебных трав. 
Лучшие диагносты и онкологи. 
«А вдруг» закончилось, когда метастазы попали в костный мозг дочки. Снеж поняла: вот теперь - всё. Финальный отрезок пути. Сколько бы там не было дней, они уже без «а вдруг». 
Снеж осознала: она больше не сможет ничего изменить. Выбора: жить или умереть – больше нет. Ей, Снежане, придется это принять. Она мгновенно замерзла. 

Подождите, но выбор же есть всегда! Даже у осужденного на смерть человека, которого ведут на расстрел, есть выбор. Выбор – с каким настроем туда идти. С остервенением, с обидой, с прощением, с надеждой… 
Снеж поняла, что в этом выборе – ее спасение. И согрелась. 
Она выбирает жить «как ни в чем не бывало». Она не станет культивировать болезнь и подчинять ей всю жизнь дочери. И свою жизнь тоже. Она не положит на алтарь грядущей смерти больше ни дня из отведенных Господом на жизнь. 
Надо ЖИТЬ. А не ЖДАТЬ. 

Да, больничная палата и ежедневные инъекции яда в исколотые вены ребенка возможно продлят ее жизнь на несколько дней. Жизнь ли это для пятилетней девочки? Нет. Это мучение. 
Анюта все время плакала в больнице и просилась домой. Дома – куклы. Мультики. Смешные журналы. Фрукты. Дома – детство. А в больнице – борьба. Но исход борьбы уже определен, зачем тогда? 
Снеж забрала дочку домой. И стала жить-поживать. 

- Это она не в себе, - хмуро смотрели на Снежанну другие матери, чьи дети оставались в больничных палатах. – Это она сдалась. 
А Снеж в этот момент делала свой осознанный выбор. Она перестала падать в колодец. Остановилась. Подняла голову. И увидела небо. И лучи солнца, дотянувшиеся до нее в колодце. 

Снеж крепко сжимала Анюткину ладонь, когда они уходили из больницы. 
- Пойдем домой, моя хорошая… 
- Мы сюда больше не вернемся? – с надеждой спрашивала девочка. 
- Нет, больше не вернемся, - твердо сказала Снеж. 

Анюта стала пациенткой хосписа. Ну, то есть жила дома, а там стояла на учёте. 
Хоспис – это не про смерть. Хоспис – это про жизнь. Про то, что смерть – это часть жизни. Что умереть – не страшно. Страшно умереть при жизни. 
Снеж ценила сотрудников этого заведения. Они всегда были рядом. На расстоянии телефонного звонка. Он всегда готовы были помочь. И они не задавали глупых вопросов. Это важно. 

А другие - задавали. 
- Как ты? – спрашивали окружающие. 
В вопрос зашит глубокий ужас от осознания бескрайности чужой беды и глубокая радость от осознания, что эта беда – не со мной. 
- Я – отлично, - честно признавалась Снеж. – Сегодня на карусели поедем. Анютка хочет. Мороженого поедим. По парку пошатаемся. 
Люди отводят глаза. Этот текст принадлежит маме здорового ребенка. Его не должна говорить мама смертельно больной девочки. 
Люди, ни дня не прожившие в колодце, любят давать экспертные советы о том, как грамотно страдать. У них есть Хрестоматия отчаяния, мокрая от слез. 
А у Снеж нет такой хрестоматии. У нее – альбом с белыми листами. Каждый лист – это новый день. Сегодня мы проживем его на полную катушку. С мороженым и каруселями. Раскрасим яркими цветами и детским смехом. А потом настанет ночь, Анютка заснет, а Снеж будет слушать ее дыхание. Дыхание спящей дочери - лучшая симфония любви на свете. Спасибо, Господи, за ещё один яркий день. Завтра нас ждет новый чистый лист. В какие бы цвета его раскрасить? 

Где-то на отрезке Анюткиной болезни от Снеж ушел муж. Страшнее, конечно, что при этом от Анютки ушел папа. 
Уходя, муж говорил Снеж что-то обидное. Что толстая. И старая. И что-то ещё. Избивал словами. Снеж не слушала. Она понимала. Он просто сдается. Он уходит от страха. Он не хочет каждый день видеть угасание дочери. Это портит качество его жизни. Ему приходится виновато улыбаться. Потому что общество осуждает улыбки в такой ситуации. 
Впереди ещё год. Муж не хотел выкидывать год своей жизни в трубу страданий. Ведь этот год можно прожить весело, ездить на море, смеяться заливисто, целоваться исступленно. А альтернатива – слезы, уколы, врачи, диагнозы. Муж выбрал первое. Вышел за скобки семьи. И оттуда, из-за кулис, дает ценные советы Снеж. 
- Такой активный образ жизни добивает ребенка, - авторитетно заявляет бывший муж, рассматривая в соцсетях фотографии. На них - счастливая мама с хохочущей дочкой. Подписчики не подозревают, что дочка больна. - Ты ей жизнь сокращаешь. 
Снеж молчит. А что говорить? Теоретически он прав. Если бы Анютка лежала сейчас, утыканная иголками, через которые в нее закачивали бы химические препараты на основе яда, она бы, вероятно, прожила дольше. Но... Разве это жизнь для пятилетнего ребенка? 

Снеж давно не рефлексирует по этому поводу. Просто живет. 
Недавно свозила дочку в Парк развлечений. Вот это приключение! Анютка была счастлива. Желтоватые щечки покрывались румянцем. Она целый день проходила в платье Эльзы, она была настоящей, взаправдашней принцессой. Снеж радовалась вместе с дочкой, заряжалась ее восторгом. 

Жить, когда у тебя все хорошо - это одна история. А жить, когда у тебя все плохо - совсем другая. 
Когда у тебя все хорошо, то можно думать о пельменях и новых обоях в гостиную. А когда все плохо, то все мысли перекрыты шлагбаумом осознания, что метастазы уже перешли в костный мозг ребенка. 
Снеж прошла этап отрицания. И гнева. И истерик. Она уже там, на другом берегу. Она - в принятии. 
Поэтому она живет, как будто все хорошо. Она сломала шлагбаум и прибралась в голове. Она думает о пельменях и обоях в гостиную. Можно взять бежевые такие, с кофейным оттенком. Будет красиво. 

- Снежанна, вы думаете о том, как будете жить...потом? – осторожно спрашивает психолог. Она готова к ответу про суицидальные мысли. И знает, что говорить в ответ. 
- Потом? Ну, плана у меня нет, но я знаю, что я сделаю сразу после... 
- Что? 
- Я уеду на море. Буду много плавать. И загорать. И заплывать за буйки. 
- На море? Интересно, - психолог рассматривает Снеж с любопытством. Думает о силе этой измученной испытаниями, но несломленной женщины. 
Снеж по-своему понимает этот пристальный взгляд. Она трактует его как осуждение. Она к нему привыкла. 
- Вы думаете, это стыдно? Все так думают. Мама. Бывший муж. Соседи. Подруги. 
- Я так не думаю, Снежанна, честно. Даже наоборот. 
- Я смою в море все эти осуждающие взгляды. Все приговоры. Мне тут сказали, что я... как это... "пафосно страдаю"… 
Снеж усмехнулась. 
- Снежанна, вы боитесь чего-нибудь? – спрашивает психолог. 
- Я? - Снеж задумалась. - Наверно, уже нет. Я боюсь Анюткиной боли. Но есть морфий. А так ничего... 
- Анечке хуже. 
- Да, я вижу. Не слепая. Но так уже было. Думаю, прорвемся. 
- А если нет? 
- А если нет, то я не хочу вскрытия. Не хочу, чтобы трогали ее. И платье Эльзы уже готово. Она в нем была счастлива здесь. И будет там. 

Психолог собирается уходить. Она здесь не нужна. Она не скажет этой маме ничего нового. Скорее, наоборот. Эта женщина - сама мудрость и принятие. А может это защитная реакция, блокирующая чувства. А может, жажда жизни. Какая разница? Море... Она хочет на море. 
От нее не пахнет отчаянием. Пахнет лаком для ногтей. И немножко шоколадом. Они с дочкой ели шоколад. 
Из комнаты в руки Снеж выстреливает Анютка. 
- Мама, пойдем раскрашивать новыми фломастерами разукрашку!!! - верещит девочка. 
- Я иду, Анют. У нас гости, видишь? Поздоровайся. А то не вежливо… 
- Здрасьте, - здоровается девочка и убегает в комнату. Если бы не желтоватый цвет лица и не вздувшиеся лимфоузлы - обычный ребенок, заряженный детством. 

Снеж выходит на лестничную клетку проводить психолога. А на самом деле - закурить. Очень хочется. 
- Вы – удивительная, Снежанна, - говорит психолог на прощание. - Вы большая редкость. Вам не нужен психолог. Вы сама себе психолог. Я даже советовать Вам ничего не буду. Пожелаю сил и стойкости. 
- Угу, спасибо, приятно, - Снеж приветливо улыбается и жадно затягивается сигаретой. - Сил и вам тоже. У вас работка - не позавидуешь. 
Двери лифта закрываются и не дают психологу ответить любезностью. 
Снеж докуривает сигарету и еще минуту рассматривает весеннее небо через грязное окно. Небо голубое, яркое, залитое солнечным светом. 
Такое же будет на море. Потом. Снеж будет греться в его лучах. Быстро загорит в черное. Будет вечерами мазать сметаной красные плечи. 
А когда придет пора – она вернется сюда. 
Вернется, обновленная. 
И пойдет работать в хоспис. Психологом. Будет вот также ходить к тем, кто разучился улыбаться, и учить. Учить жить вопреки диагнозам. Учить ломать шлагбаумы. Учить думать о море. Учить видеть солнце в колодце. 
Она будет показывать людям свои фотографии. На фотографиях – счастье двух людей. И нет болезни. Это они с Анютой в парке. Это - катаются на лошадках. Это - на каруселях. Это - на горке. Это они лопают фрукты. А вот тут - шоколад... 

Видите, можно жить. Можно. И нужно. Просто купите пельмени. Просто поклейте обои... 

Р.S. А вот теперь все, кто прочел этот текст, подумайте: у вас и правда еще есть проблемы? 

Ольга Савельева

 Прошу Господь, храни наших детей,

 Никто не смеётся над Богом в больнице… 

 Я попросил у Бога наказать моего врага — и Бог сказал мне: 
«Нет. Ему суждено стать твоим лучшим другом». 
Я попросил Бога даровать мне терпение — и Бог сказал мне: 
«Нет. Терпение — результат испытаний. Его не даруют, ему учатся». 
Я попросил у Бога забрать мою гордыню — и Бог сказал мне: 
«Нет. Гордыню не забирают. От нее отказываются». 
Я попросил Бога подарить мне счастье — и Бог сказал мне: 
«Нет. Я даю Благословения, а будешь ли ты счастлив, зависит от тебя». 
Я попросил Бога уберечь меня и близких от боли — и Бог сказал мне: 
«Нет. Мы страдаем и побеждаем страдание вместе». 
Я попросил у Бога духовного роста — но Бог сказал мне: 
«Нет. Дух должен вырасти сам, а Я всегда подскажу». 
Я попросил Бога помочь мне любить других так же, как Он любит меня — и Бог сказал: 
«С радостью! О, наконец-то ты понял, о чем надо просить». 
Я попросил сил — и Бог послал мне испытания, чтобы закалить меня. 
Я попросил мудрости — и Бог послал мне проблем, над которыми нужно ломать голову. 
Я попросил мужества — и Бог послал мне опасности. 
Я попросил любви — и Бог послал мне нуждающихся в моей помощи. 
Я попросил благ — и Бог дал мне возможности. 
Я не получил ничего из того, что просил. 
Я получил все, что мне было нужно.

 Молись! Дает молитва крылья 
Душе, прикованной к земле, 
И высекает ключ обилья 
В заросшей тернием скале. 

Она — покров нам от бессилья. 
Она — звезда в юдольной мгле. 
На жертву чистого моленья — 
Души нетленный фимиам, 
Из недоступного селенья 
Слетает светлый ангел к нам 
С прохладной чашей утоленья 
Палимым жаждою сердцам. 

Молись, когда змеей холодной 
Тоска в твою проникнет грудь; 
Молись, когда в степи бесплодной 
Мечтам твоим проложен путь 
И сердцу, сироте безродной, 
Приюта нет, где отдохнуть. 

Молись, когда глухим потоком 
Кипит в тебе страстей борьба; 
Молись, когда пред мощным роком 
Ты безоружна и слаба; 
Молись, когда приветным оком 
Тебя обрадует судьба. 

Молись, молись! Души все силы 
В молитву жаркую излей, 
Когда твой ангел златокрылый, 
Сорвав покров с твоих очей, 
Укажет им на образ милый, 
Уж снившийся душе твоей. 

И в ясный день и под грозою, 
Навстречу счастья иль беды, 
И пронесется ль над тобою 
Тень облака иль луч звезды. 

Молись! Молитвою святою 
В нас зреют тайные плоды. 
Все зыбко в жизни сей проточной. 
Все тленью дань должно принесть. 

И радость быть должна непрочной, 
И роза каждая отцвесть. 
Что будет, — то в дали заочной, 
И ненадежно то, что есть. 

Одни молитвы не обманут 
И тайну жизни изрекут, 
И слезы, что с молитвой канут 
В отверстый благостью сосуд, 
Живыми перлами воспрянут 
И душу блеском обовьют. 

И ты, так радостно блистая 
Зарей надежд и красоты, 
В те дни, когда душа младая — 
Святыня девственной мечты, — 
Земным цветам земного рая 
Не слишком доверяйся ты. 

Но веруй с детской простотою 
Тому, что нам не от земли, 
Что для ума покрыто тьмою, 
Но сердцу видимо вдали, 
И к светлым таинствам мольбою 
Свои надежды окрыли. 

Пётр Андреевич Вяземский (1792—1878)

 Учись прощать, молись за обижающих,
Зло побеждай лучом добра,
Иди без колебаний в стан прощающих
Пока горит Голгофская Звезда.

Учись прощать, когда душа обижена,
И сердце, словно чаша горьких слёз,
И кажется, что доброта вся выжжена,
Ты вспомни, как прощал Христос!

Учись прощать, прощай не только словом,
Но всей душой, всей сущностью твоей.
Прощение рождается любовью
В борении молитвенных ночей.

Учись прощать, в прощении радость скрыта,
Великодушие лечит как бальзам,
Кровь на кресте за всех пролита,
Учись прощать, чтоб был прощен ты сам.

Борис Пастернак

 КАК ЛЮБИТЬ ВНУКОВ. ИНСТРУКЦИЯ ДЛЯ БАБУШКИ 

Я сама бабушка. Уже чуть больше трех лет. И очень люблю свою внучку Еву, и готова с ней видеться стопятьсот раз в неделю. Нарушать безобразия, играть в прятки, строить башни, ронять новогодние елки и смеяться так, как может смеяться только она. Чаще мы видимся в скайпе, и когда я долго не приезжаю к детям, меня распирает навязчивая идея, что девочка может от меня отвыкнуть, забыть, и относиться как к чужому человеку. Потому объяснимо стремление прилететь и заполнить собою все ее пространство. НО! 

Я понимаю, что мой номер второй. Изначально и всегда. Номер один - мама и папа. Точка. Это не имеет никакого отношения к любви - люблю ее так же сильно, как сына, как его жену Анечку. 

Мой номер два - это здравый смысл, если я хочу, чтобы дети были счастливы. 

Мой номер два - это способ избежать глупой соревновательности за любовь Евы. 

Мой номер два - это понимание, что девочка пришла в этот мир не для того, чтобы я исправила ошибки в воспитании собственного ребенка и осчастливила меня. 

Мой номер два - это принятие подходов детей в воспитании их собственного ребенка, а не навязывание своего «бесценного» опыта. 

Конечно, бабушки - самые опытные мамы. Но им не стоит забывать о том, что молодым мамам и папам этот опыт не свалится на голову. Спросят - отвечу, покажу, научу. Они идут своим путем? Отлично! Посмотрю, спрошу, научусь. Жизнь очень изменилась. Меня учили кормить ребенка манной кашей, обязательно подавать хлеб, в течение двух лет никуда с ним не ездить и укладывать спать, укачивая. Ева путешествует вместе с родителями и усыпает, лежа в кроватке под тихую колыбельную Анечки или чтение сказки сыном. 

Быть номером два - не значит устраняться. Это обозначает лишь степень влияния бабушки на жизнь малыша. Я всегда готова быть рядом, но не навязывая своих решений относительно воспитания девочки, не затмевая значимости родителей и понимая, что главными воспитателями остаются они. 

Кроме того, я понимаю, насколько ВАЖНО договориться о том, какие правила я не буду нарушать ни при каких условиях: как кормить ребенка, как с ним разговаривать, как одевать, когда укладывать спать, за что наказывать и поощрять. Ведь основную часть времени с ребенком проводят мама и папа. Поэтому не нужно им мешать. И каждый взрослый должен осознанно принять все, что вы обсуждаете. 

При этом я знаю, что всем нужно быть последовательными: если мама что-то запрещает, то бабушка не должна потихоньку разрешать. Я всегда помню, что дети очень ценят мою помощь. Я также понимаю, что она не может вредить: в семье должен быть мир и спокойствие, и нормальные отношения между нами всеми. 

Когда я вижу, как Ева бежит встречать маму или папу и повисает на них, совершенно забыв обо мне, я тихо радуюсь. Ведь их любовь, забота, ласка дают ей ощущение защищенности, избавляют от иррациональных страхов в будущем, формируют адекватную самооценку и уверенность в себе, побуждают к творчеству, программируют на успех. 

Бывает, в семье что-то идет не так: нервозность между бабушками и родителями, ребенок неадекватно реагирует на кого-то из вас, плачет, когда кто-то из вас уходит… Сядьте и поговорите. Обсудите свои подходы. Скажите, что вам нравится, а что вы никогда не примите. Договоритесь о правилах взаимодействия. Я не открываю Америку. Это и так понятно. Правда, чаще люди молчат и все дальше отстраняются друг от друга. 

Кстати. 

Мне кажется, быть настоящим родителем – значит 

В совершенстве знать своего ребенка