– Виктор Иванович, как Вы считаете, сможет ли классическая психология успешно работать в России? Поясню вопрос: вот человек, он воцерковлен, он ходит в церковь, у него есть духовник. И в тоже время есть у него какая-то проблема, которая между психологами называется неврозом. Вы допускаете возможным посещение духовника и психолога? Конечно, это сложный вопрос, но, тем не менее, для некоторых он может быть очень важным.

– Это действительно сложный вопрос. Но я думаю, что это сочетается. Попытаюсь объяснить это следующим образом. Первое – мы люди «ветхие». Конечно, не в том смысле, в каком была ветхость две тысячи лет тому назад, но мы все-таки ветхие в свете пришествия Господа нашего Иисуса Христа. Поэтому мы не можем сделать вид, что мы как бы не знаем человеческого предназначения. Мы знаем. Другое дело, что мы можем отворачиваться, избегать, делать вид, что мы как будто бы этого не знаем – это все возможно. Но на самом деле, назад хода нет, потому что всем было явлено: есть двухтысячелетняя практика Церкви, есть учение святых отцов. Вот эта реальность духовной жизни человека или возможность движения в эту сторону – воцерковления, обожения – реально существует, и уже нельзя сделать вид, что этого нет. Она существует онтологически и объективно, говоря ученым языком.

И тем не менее, не произошло того, чтобы мы «автоматически» стали другим людьми. Призыв к нам был: вот вам дано, вот у вас есть, «стучите – и откроется вам». И вот тут начинается драматизм нашей жизни. С одной стороны, мы знаем, с другой стороны, –  апория. И такой вот своеобразный разрыв. И начинают этот разрыв изо всех сил замазывать, шпаклевать, незаметно мази всякие наносят, чтобы не ныло, не болело оно… А совесть все равно болит: хоть во сне, но приснится однажды. И вот та ветхая сторона, носителем которой мы являемся, она действительно существует.

У меня есть такое жесткое убеждение, что классическая психология, и психотерапия, и все, что связано с психологией во всех ее областях и со всеми ее  наработками в теоретическом, экспериментальном и практическом планах, – это психология ветхого человека. Это наука о психологии ветхого человека. О новом же человеке, о человеке, к которому обращена благая весть, – науки нет. Она как бы скрыта, но она присутствует в аскетическом опыте, в творениях святых отцов Церкви и, самое главное, – не в текстах, а в самой практике, аскетической практике.

– Стало быть, такого противоречия нет и разница только в лексике?

– Я бы сказал, не столько в лексике или в терминах. Проблема в базовых категориях, через которые эта реальность открывается. Категориях, через которые открывается духовная реальность, а через нее уже в свою очередь – реальность душевно-психологическая и телесная. Психология всегда работала на стыке души и тела – вот пространство классической психологии. И в то же время, она не доросла до того, чтобы быть на стыке души и тела. Только в последнее время стали делаться попытки выйти на христианскую психологию.

Я бы сказал так: богословие занимается духом, хотя, конечно, в свете духа рассматривается душа и тело. А психология занимается проблемами на стыке души и тела. Само по себе тело, только тело, – это уже физиология, разные биологические науки. Вот христианская психология могла бы заполнить это открытое пространство, незанятое место – и первые робкие попытки в этом направлении сделаны. Со стороны духовенства сделано то, что пытался делать отец Борис Нечипоров. Сейчас это пытается делать, и у него замечательно получается, отец Андрей Лоргус – он работает в Российском православном институте св. ап. Иоанна Богослова и ведет семинары в Психологическом институте РАО. Он преподает, пытаясь выстроить христианскую психологию на базе христианской антропологии, – вот это чрезвычайно важно. В этом плане христианская психология может быть построена на фундаменте антропологии, но и психология должна быть принципиально другая. Не классическая психология может войти в христианскую психологию, а психологическая антропология – учение о человеке в свете психологического знания. Одно – в свете откровения учения о человеке, другое же – в свете психологического знания. Я также предпринял такую попытку – в конце 1990-х годов написал две книги «Основы христианской антропологии».

Теперь возвращаюсь к вашему вопросу о психотерапии. Категории там разные, и их нельзя автоматически переводить одно в другое. В христианской антропологии говорится о душе, в психологии говорится о психике. Вроде бы греческий эквивалент, но это не одно и то же. В христианской психологии говориться о плоти, здесь – об организме. Они не переводятся автоматически друг в друга. Более того, если мы возьмем базовые категории христианской антропологии и начнем их автоматически употреблять в психологических текстах, это будет искажением и профанацией этих категорий. Этого делать ни в коем случае нельзя.

– Идея о «христианизации» психологии – на первый взгляд очень красивая.  Но отсюда получается, что нам снова нужны люди, кадры, специалисты… Это вообще актуальная проблема для России.

– Но при этом для России и особенно важная! Я считаю, что западная психология на этот уровень размышлений уже не выйдет. На Западе жестко, резко отсекли этот вариант – слияние психологии и христианства.

Но я хотел бы вернуться к вопросу о психотерапии – он чрезвычайно важен. Мы, ветхие люди, часто воспринимаем то, что происходит в храме, – исповедь, причастие, священническое благословение, – как некое магическое действие, будто бы благодаря этим действиям вся природа человека автоматически меняется. Но тогда в итоге получается магия, и здесь мы имеем дело не со служением Господу. Многие и приходят в церковь для этого, считая, что все должно произойти само собой, без их личного ведома, без их личной воли, только благодаря определенным жестам, формам, обрядам… Конечно, Господу все возможно! Но это не значит, что это может автоматически осуществиться через какого-то священника, через конкретное храмовое действие. Это не значит, что при определенном храмовом действии (обряде или таинстве) какое-то психическое нарушение обязательно выправится.

Есть невроз – это психическое нарушение. Даже с богословской точки зрения это не душевное нарушение, хотя внутри там где-то прячутся и грех, и страсть, но они в глубине прячутся. Пример: человек начал хромать. Хирург посмотрит – скажет, что у вас в коленном суставе то и то произошло, вот поэтому вы и хромаете. Но не надо говорить, что это Божие наказание. Не надо профанировать, доводить все до идиотизма. Медик говорит: «Я вам назначаю такое-то лечение» – и все проходит.

Есть такое пласт в нашей психической реальности, который может поправить специалист-профессионал. Но здесь есть одна тонкость: человек – это целостное существо, он не состоит из отдельных частей: отдельно тело, отдельно душа, отдельно дух. Они взаимно проницаемы, они проникают друг в друга, они сродственны. Поэтому любое вмешательство, на уровне телесности, на уровне психических каких-то отклонений и уже тем более на уровне духовной жизни, дает отзвук по всей целостности человеческой. И поэтому, конечно, самый лучший психотерапевт – это воцерковленный психотерапевт. Потому что он тогда удерживает всю полноту человека. И он чувствует, когда нужно сказать: «А теперь иди к батюшке. Вот до сих пор – это мое дело, все, что я мог сделать, я сделал. А вот здесь я до конца не доделал, потому что здесь есть более глубокие, фундаментальные вещи, куда я не смею уже вторгаться, это уже будет незаконное, хамское вмешательство с моей стороны. Поэтому дальше уже приходит черед священнической работы. Ты можешь рассказать, что было, что происходило, а дальше иди – исповедуйся, получай благословение, может быть, даже совет какой-то, как тебе дальше по жизни что-то делать».

Есть пласт человеческой реальности, где должен работать действительно профессионал. Батюшка чаще всего психологически необразован, в общем-то, ему и не нужно это. Некоторые священники категорически отказываются этим заниматься. «Моя миссия – вот над чем я поставлен, мое служение – вот что я должен делать. Все остальное – как бы за пределами моего служения». Но они попадают в сложную коллизию – они сталкиваются с такой душевной жалобой, которую батюшка интерпретирует как греховную: «Ты – грешник, потому что ты во время поста селедку или кусок мяса съел, поэтому у тебя и возникла эта проблема…». И все – катастрофа. Потому что этим духовным обозначением, даже духовным разоблачением та болячка, с которой пришел человек к священнику, не вылечивается, и даже хуже – он впадает в тоску и отчаяние, он думает: «Я сплошной грешник, вот поэтому на меня все это валится и валится, и у меня даже сил нет побороть этот грех».

– Это сверхактуальная проблема…

– Да, она очень жива в настоящее время. Поэтому Священный Синод и принял решение об обязательном преподавании психологии в духовных институтах, семинариях, академиях. Но возникает вопрос: какой психологии? Потому что я уже говорил, в современной психологии есть мощные техники оккупации сознания другого человека и манипулирования им. Некоторые священники говорят: «А я использую лингвы – лингвистическое программирование, и оно очень помогает». Это известная техника, но она должна находится под величайшим сомнением и подозрением. Это во-первых. Во-вторых, как священник ты не можешь этого делать. Тогда уходи за пределы церковной ограды, уходи в другое помещение, где написано «Психологическая консультация», разоблачайся, надевай цивильный костюм, брей бороду, снимай с себя священнический крест и работай там как психолог. А в храме этого делать нельзя. Будучи священником этого делать нельзя. А вот когда батюшка говорит: «У меня есть  специалист, которому я доверяю, и я тебя направляю к нему. А потом опять приходи ко мне» – это другое дело. Это, конечно, я фантазирую на ходу, в жизни же все будет по-разному. Но существует проблема этого разрыва. Психолог может оказаться окаянным: он может быть и оккультистом, и сектантом, и очень эффективно работать, и это будет помогать. Откройте сегодняшнюю газету – сплошные колдуны, гадалки… Они на уровне бытового сознания помогают, но при этом они не лечат ничего, они просто снимают ощущение боли.

Так вот, есть психолог, и он страшный субъект, поскольку вооружен и очень опасен. Есть другой полюс – священник психологически необразован, не знает всей этой реальности. Проблема в чем? В том, как организовать эту встречу. То есть, чтобы психолог был духовно просвещен, а пастырь был психологически грамотен. Чтобы он сумел различать, если человек, например, впал в шизофрению. То есть человек пришел к вам в храм, а из храма его надо на «скорой» увозить в психиатрическую больницу.

– А вы не считаете, что эта проблема нуждается в более идеологическом обосновании? О ней нужно говорить, ее надо решать внутри Церкви.

– Считаю. И говорю о ней. И буду продолжать говорить, и даже стараюсь в этом направлении что-то предпринимать. Вот сейчас у нас складывается хороший рабочий альянс с отцом Андреем Лоргусом именно потому, что он уже пытается выстраивать, будучи священником, свое видение христианской психологии, основанной на православной  антропологии. Я вижу с другой стороны, все-таки понимая, о чем идет речь, я строго отношусь к тому, что нельзя автоматически перебрасывать одно содержание в другое, иначе получится каша, профанация, дискредитация всего и вся.

Попытки выстроить правильные взаимоотношения делались. На факультете психологии МГУ два года проходили серьезные семинары с участием ныне покойного протоиерея Бориса Нечипорова, Бориса Сергеевича Братуся, других богословов, религиоведов, священников. Сейчас это все притихло…

Вот мне предложили написать учебник для духовных училищ. Я, в принципе, не был против такого предложения – для меня это почетное предложение, я и жизнь бы достойно завершил, с этим бы и умер, и был бы безмерно счастлив с этим учебником уйти в иной мир. Но у меня есть определенные условия. Во-первых, этот учебник я готов писать только после благословения священника. Во-вторых, я могу его писать только вместе с грамотным богословом – не со схоластическим богословом, а с тем, который удерживает реальности мира, удерживает антропологию, учение о человеке. Мой текст должен проходить цензуру. Это все для того, чтобы я неуклюже не употреблял здесь понятий, которые совершенно сюда не вписываются, не подходят по смыслу, здесь надо искать какие-то адекватные предложения и слова. И вот в такой совместной работе можно потихоньку, не торопясь выстроить учебное пособие для духовных училищ.

Но этого не было сделано. Пока эта структура, которая окормляет всю систему духовного образования, включает в себя и преподавателей, и учебные пособия, и все прочее, еще не созрела. Нет пока той инстанции, для которой эта тема была бы предельно актуальной. Смотрите: постановление есть, но оно не реализуется. То есть постановление Священного Синода вышло, но воплощается лоскутно, по разумению – один разумеет так, другой эдак, а принципиальной позиции как таковой не существует. Обязательно нужна программа, в которой было бы прописано: нужно делать то-то и то-то, к определенному сроку нужно сделать то-то и то-то.

– Порой  видишь – молодой христианин, разговаривая с нецерковным человеком, разговаривает как бы с идеальных позиций. Но при этом забывает о том, что разговаривает не с чистой доской и не с христианином IV века. Он разговаривает с человеком, который половину своей жизни прожил в атеистическом обществе, у которого родители атеисты. И это все надо учитывать. Если бы он  разговаривал с христианином первых веков, этого всего бы не было. И второе – почему он так уверенно говорит? Потому что за его спиной священные тексты, святые отцы. Но получается нестыковка: слова и состояние души у каждого разные, и от этого понять друг друга они не могут. И что самое проблематичное – оба говорят правду. Человек, который говорит с православных позиций, говорит все правдиво, но забывает, что в душе у собеседника грязно, замусолено, тут надо расчистить, там надо дорогу найти правильную. Он говорит правильные вещи, но мимо. А тот, к кому обращено слово, тоже искренне пока не может все понять и принять как свое. В итоге получается неразбериха.

И все то, что вы говорите о составлении таких учебников, о подготовке специалистов, все  это очень важно и актуально. В связи с этим хотелось еще затронуть тему духовного образования в школах. Вы как-то писали, что специально не хотят замечать, что мы должны касаться культурологического аспекта. Странное дело получается: вот я представляю себе католическую страну, и уверен, что никто бы там не стал возмущаться, если бы начали в школах вводить изучение истории Церкви. Это же так интересно и полезно!

И вот мой вопрос к вам как к педагогу: стоит ли еще раз поднимать вопрос о введении духовной составляющей в современное образование, только более подробно объяснить, чего хочет Церковь?

И поделитесь, пожалуйста, вашими мыслями о необходимых преобразованиях современной системы преподавания в школах, системе воспитания в дошкольных учреждениях.

– Я бы свои ответы на данные вопросы разделил на три части.

Первый ответ: освоение православной культуры в системе современного образования – вещь существенно необходимая, и без нее обойтись нельзя. Но есть, и надо отдавать себе в этом отчет, есть силы, которые этому сопротивляются и будут сопротивляться. И тут не надо строить иллюзий – силы такие есть, и при этом на всех уровнях, начиная с уровня правительственного и заканчивая бытовым. Просто про это надо знать и выстраивать свои действия с учетом того, что можно столкнуться с сопротивлением. Все это совершенно нормально и естественно. Это означает, что необходимо быть разумным и трезвым – понимать, что будет трудно и что будет риск. Как иногда говорят, предупрежден – значит вооружен. Если я предупрежден и у меня есть силы сопротивляться, значит мы уже вооружены, значит я могу уже выстроить какую-то стратегию и по ней действовать.

Второе: следовало бы продолжать те энергичные начинания, которые имели место, когда Филиппов был министром, когда интенсивно работал Координационный совет Московской Патриархии и Министерства образования, в который я тоже входил. Этот совет как бы еще функционирует, но он будто ушел в подполье, поскольку для сегодняшнего министерства это неактуально. Но он был, открыто действовал, даже какие-то книги по епархиям распространял… Может оказаться, что какого-то очевидного выигрыша на уровне Москвы, всей России, Патриархии при подобной деятельности и не произойдет, потому что тут всегда мало содержания, но много политики. А вот в регионах, в епархиях – без крика, без шума, без телевидения и газет идет постоянная, ежедневная и при этом не вялотекущая работа. Вот это вторая часть ответа на ваш вопрос – вот эти усилия должны быть продолжены. То есть, опять же, должны быть усилия и на уровне нашей Патриархии, и на уровне отдельной епархии, и на уровне тех структур, которые связаны с образованием. Но там везде должен быть некий мотор, сильно заряженная батарейка, чтобы энергично поддерживать движение. Более того, должны быть некие организационные условия. Это не должна быть программа, которая одобрена правительством, это даже не та программа, которая утверждена Священным Синодом и Архиерейским Собором. Это должна быть программа поддержки, помощи, сопровождения тех инициатив, тех усилий, которые уже предпринимаются, начиная от уровня отдельного образовательного учреждения и в регионе, и в целом.

И третий вопрос – самый серьезный, потому что здесь нужно концентрировать, собирать силы для профессиональной работы. Пора прекращать самодеятельность в этом плане. Нужны действительно серьезные учебно-методические разработки. Нужен инструментарий. Образование – это серьезная деятельность, и она требует современного совершенного инструментария. Нельзя уже лопатой копать, телефон проводить километрами и т. д. Есть более серьезные механизмы, более эффективные. Но тут опять нужна концентрация усилий – нужно вылавливать интересные разработки, делать заказы, это нужно поддерживать, это нужно экспертировать. Например, написали два учебника – и вот они гуляют по всей России… И все – на этом дело остановилось, больше никто ничего не делает. В епархиях, конечно, все по-другому, там мало людей. Я часто говорю: у нас народу много, а работников – раз-два и обчелся. Я приезжаю в епархию, вижу – два-три человека с колоссальными нагрузками, связанными с церковной жизнью. Еще и отдельное это направление развивать им физически просто не по силам. Но если им оказывают поддержку, они потихоньку начинают вылавливать в этой жизни людей, из которых кто-то уже воцерковлен. Талантливых людей много, но они просто пока не призваны, их надо призвать, и на призыв они станут откликаться. Но эта работа особая и очень сложная. Потому что она должна быть построена на встречах детей с верующими педагогами, с верующими родителями, со священниками. а на каком материале, на каких средствах – это все нужно интенсивно разрабатывать.

Я не хочу, повторяю, ничего оценивать, ничего разоблачать. Есть какие-то структуры, которые созданы не то в контексте Учебного комитета, не то в другом каком-то варианте. Не знаю их статуса, но почему-то они работают (не буду называть имен) в режиме монополии. То есть «все должно проходить через нас». А то, что через нас не проходит, того, как бы и не существует. И это самая разрушительная стратегия, которая здесь может быть. Это вещь очень тонкая – человека призвать и сделать так, что бы он был нам соработником – это как приучить какое-то живое существо, что бы оно абсолютно вам доверяло. Люди желают приручения, а не пропаганды. Чего им пропагандировать? Когда я вхожу в ограду храма, меня трепет охватывает: «Господи, я же несовершенный, я неумелый, я боюсь». Как в Церковь новообращенный входит – он же не знает куда встать, он боится, что он что-то нарушает здесь священное. Его бабушки начинают здесь постоянно крутить – повернись сюда, повернись туда, ты не так крестишься, не правильно молишься. Человек, который будет профессионально входить в эту деятельность – в разработку учебно-методических пособий для освоения православной культуры – он тоже находится в этом состоянии – как новообращенный в храме боится: «А вдруг я не те слова употребляю, а вдруг я в церковной истории ошибся – перепутал века». Поэтому надо его успокоить: «Не волнуйся, если ошибешься – это не страшно. Это не злая ошибка, ошибка по неведению. Мы ее поправим».

Это примерно то же самое в том вопросе, когда мы говорили о психологии. Только это вопрос более деятельный, и тема животрепещущая. Есть тут три момента – нужна воля, нужно знание, что будет сопротивление, и нужна грамотная организация всего этого процесса работы по укоренению, по инструментальному обеспечению, по подготовке людей-специалистов. Тут мы стразу захватываем и высшую школу, и всякие методические разработки.

– Сейчас современное поколение заслуженных учителей, чаще всего живет еще по советским принципам безцерковной жизни. Они талантливые, умные люди, но в вопросах религиозных они промолчат, послушают, покивают, но они этого не вмещают. Я волю Божию не ограничиваю, но они уйдут, рано это или поздно, их – таких профессионалов не будет. А новое поколение – оно заражено этими негативными аспектами культуры, о которых вы говорили. А то, что предлагаете Вы, есть опасность – остаться этому на обочине.

– Вы знаете, я более оптимистичен в этом плане – я смотрю по своим ученикам. А я со многими людьми встречался, потому что почти всю Россию объездил, со многими педагогами сталкивался и обнаружил одну вещь: когда я был в Якутии, мне владыка Виталий Якутский ответил на мой вопрос, и, тем самым, как я понимаю, благословил. Я ему рассказал – я нигде не прячусь, нигде и не скрываю свои убеждения, того, что я православный. Но если меня спрашивают, я прямо отвечаю. И люди сами начинают спрашивать, потому что начинают чувствовать, что в самой моей речи есть вот эта православная составляющая. И они начинают спрашивать: «А как это у Вас получается сочетать православные убеждения, вы же ученый, у вас звания…?». И так далее, и тому подобное. А мне владыка Виталий сказал: «Это такая форма вашей миссионерской работы. Слава Богу, что у вас это получается – вот и делайте это». Я это все рассказал не для похвальбы, а потому, что такого рода вещи и разговоры с людьми обнаруживают, что людей открытых и внутренне уже готовых к воцерковлению своего педагогического таланта очень много.

Беда, может быть, заключается в другом – мы, православные педагоги и психологи, пока не умеем выйти к ним навстречу для того, чтобы возникло доверие, то, что «до веры», а уж потом и сама веры появляется. Доверие – это то, что до веры появляется. Вера в нем присутствует, она уже живет, но это еще не она. А следующий шаг – это уже сама вера. Мы не умеем встретить. Батюшки, может быть, не умеют. Кто-то предпочитает промолчать – и про свою воцерковленность, и про веру. Оправдывают это неподходящей ситуацией для слова о вере. Конечно, кричать об этом не надо. Но если вызывают на исповедание веры, задают вопрос, если у меня есть вера в Господа Бога, чего мне бояться? Если меня вызывают на исповедание – нужно исповедать. Мы иногда из ложной какой-то стыдливости, из ложной какой-то скромности этого не делаем. Смелости нам не хватает. Да и на всякий вопрос можно по-разному ответить. Если слышится вызов в вопросе, например: «А ты что, верующий?!» – в таком тоне, будто бы сомневаются в моем психическом здоровье, я отвечаю  встречным вопросом: «А ты, что против, что ли? Если против, тогда не задавай мне дурацких вопросов. Чего ты мне задаешь вопросы, ответ на который тебе абсолютно не интересен».

Я сталкивался со многим количеством людей, которые просто потеряны, просто не знают, как двинуться. Вот и нужно действительно, чтобы эта тема была не стыдная, не забитая, не смертельно опасная, а чтобы она была просто нормальной, естественной темой.

– Тут есть два момента – или стесняются говорить о своем православии, или, наоборот, выпячивают грудь, говоря: «Я – православный». А я всегда говорю – не надо ни того и не другого. Это нормально. Вы же ходите кушать в столовую, не стыдитесь этого? Так же и здесь. Прийти в церковь – это не просто нормально, это прекрасно.

– В духовном смысле я называю нашу эпоху «новое миссионерство». Новая проповедь должна быть, потому что мы сталкиваемся с неоязычником, который не похож на язычника первых веков. Язычник первых веков – он в идолов верил, дух верования у него был мощный, сильный. И поэтому когда ему открывали глаза, говорили, что он верует неведомому Богу, и когда называли имя Этого Бога, он резко становился другим, резко и твердо становился рабом Христовым. А мы сегодня встречаем неоязычника. Он не верующий – он суеверующий. Он суеверный. У него в башке чего только ни понапихано: обрывки психологии, обрывки эзотерического знания, обрывки каких-то политических принципов. И весь этот мусор лежит на девизе «Мы живем один раз, поэтому надо взять от жизни все». Реклама, в которой мелькают эти слоганы,  построена на психологии. На той психологии, которая ниже пояса. Там они цепляют, там они вылавливают.

Работа с сознанием язычника – она принципиально другая, нежели чем с язычником времен апостолов. Апостол Павел приходил и все – целые города обращались в веру. То же самое и наши миссионеры – целые народы обращали в веру. Убрали идолов, убрали все, рассказали о Боге – сразу Небо людям открылось. А в Москве современной – в ней неба даже не видно – она вся окутана смогом. В современным человеке километровые слои смога – и поди там разгреби, чтобы хоть чуть-чуть небо высветилось.

– Как мой друг говорит: «Поживи в монастыре хотя бы недельку, и с тебя как будто короста спадет».

– Это точно. У кого короста, а у кого туманы смога над головой и сердцем. И такой человек даже не представляет, что может быть другой цвет, кроме цвета его смога.

– Но это проблема больших городов. А в более мелких – там другое: уныние и пьянство.

– Вы правильно сказали: в городах, деревнях уныние. А как оно физически, внешне себя обнаруживает? Люди ходят с неподнятыми головами. Они даже горизонтально не смотрят. Они идут, смотрят под каким-то углом. Ну, на два шага вперед –  чтобы не натолкнуться на столб и так далее. А, встретив другого человека, поднять голову, чтобы посмотреть в глаза – это уже невозможно. Вы понаблюдайте, как люди смотрят друг на друга! В глаза никто не смотрит. Это внутренний страх встречи с подлинной реальностью.

– Знаете, мне кажется, что наш народ оказался в роли детей, у которых неожиданно отняли родителей. Наш народ оказался в ситуации, когда прежние ценности умерли, а до новых ценностей они пока не дошли. А то, что подсовывают в виде ценностей, он инстинктивно понимает, что это обман.

Спасибо Вам за беседу, Виктор Иванович. Мы поговорили о действительно важных вещах.

Дорогая Т. А.!

Придет время, и Шенгенское соглашение охватит весь мир, и не будет такого места, где бы оно не вступило в свою страшную на последнем этапе силу. Но это на последнем этапе. А готовится оно еще со времен апостольских.

Теперь же особенно важно не бежать от него в пустыню или в место, где, как нам только кажется, оно не достигнет нас. Нет, нет и нет.

Наше бегство от этой беды должно быть в духовную жизнь во Христе, а то теперь у многих и церковь посещающих дух-то жизни не Христов.

А будете Вы помогать в этом деле или нет решите сами.

Но знайте несомненно, что это не выход из положения. Бог везде, во всем мире: и в Греции, и в России, и Он укроет верных своих в годину искушений. Сам же, своими изобретениями никто не спасется от гнева Божия. Спаситель наш Христос, на Него же и уповаем.

...

Вера, любовь и смирение были безошибочными путеводителями людей в бушующем житейском море и вели за собой в жизнь истину, искренность и простоту.

Духовники и народ Божий жили единым духом, едиными понятиями и стремлением ко спасению. А власть вязать и решать, данная Спасителем духовникам, связывала их великой ответственностью за души пасомых, способствуя созиданию, а не разорению.

Грозные же слова Апостола: "Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие" (2 Тим. 3, 1) - были некой образной аллегорией, еще не вторгшейся в жизнь во всей своей силе и бедствии. Но вот появились и с невероятной быстротой разрослись во всех сферах жизни и, главное, в душе человека, неверие, ненависть и бесовская гордыня, и они привели за собой свои исчадия: ложь, лукавство и фальшь, которые исказили жизнь. И как следствие этих новых норм явились в жизни смятение, смущение и неразбериха. Коснулись они и Церкви в виде ересей и расколов, вторглись и в отношения духовников и паствы, являя доселе неведомые духовные болезни.

...

В школу жизни всякий человек вступает с рождения и идет по жизни, ведомый родителями, учителями, наставниками. Школа же духовной жизни настолько выше, важнее и сложнее, насколько несоизмеримо величественнее конечная цель духовного воспитания, - познание Бога, единение с Богом и утверждение в Боге. И в школу духовной жизни приходит каждый в свое время в зависимости от своего обращения к истине, но есть опасность миновать ее совсем.

...

Велика и сложна задача духовника, велика и ответственность этого послушания - воспринять великое наследие - образ непоколебимой веры, твердого упования и Евангельской любви и этим сокрушать все препятствия на пути следования чада за Богом. Получая при хиротонии иерейский крест, а с ним и право на духовничество, принимает духовник и завет от Бога на свое служение: образ буди верным словом, житием, любовию, духом, верою, чистотою (Тим. 4,12).

...

Нынешние чада Церкви совершенно особые, порождение всеобщей апостасии, они приходят к духовной жизни, отягченные многими годами греховной жизни, извращенными понятиями о добре и зле. А усвоенная ими правда земная восстает на оживающее в душе понятие о Правде Небесной. И две эти правды по сути своей совершенно различны и непримиримы. На земле Небесная Правда пригвождается ко кресту.

Активно противится духовной жизни и лжеименный разум земной, ставший путеводителем современного человека. Слыша слова наставления от духовников, такие простые и, казалось бы, доступные, слыша Слово Божие, они не могут принять того, что усваиваются и понимаются эти жизненные истины лишь тогда, когда они исполняются самой жизнью, иначе Слово будет искажено и поругано.

И опять камень преткновения - до исполнения жизнью слышанного слова дело не доходит. Исполнение требует многих трудов и усилий над собой.

Слово Божие, проникшее в сердце и прижившееся там, дарует самоотверженной душе мужество, крепость и силу для перенесения искушений. А слово духовника - духовный меч, силящийся отсечь нечистоту, рождает муку и боль сердца чада и требует смиренного отречения от себя и многого терпения.

И все эти трудности - необходимость трудиться, терпеть, смирять свою самость - становятся для многих, привыкших искать в жизни только радости и удовольствия, препятствием к продолжению духовной жизни.

Спасительный же крест, который каждый человек должен взять и понести сознательно и с любовью, крест, которым только и можем мы оторваться от земных привязанностей и пристрастий, отвергается, как бремя неудобоносимое.

И внешне поклоняясь великому Кресту Христову и Его Страстям, воспевая орудие нашего спасения, человек ловко и изобретательно будет сторониться своего личного спасительного креста.

И тогда как часто начинается страшнейшая подмена духовной жизни - игрой в духовную жизнь.

Эта игра, рождая ложные понятия о духовности, начинает захлестывать мир лжедуховностью. И все труднее Церкви противостать этому современному бедствию, которое, отвечая внутренним стремлениям людей, уводит их со спасительного крестного пути следования за Богом на поиски своего "Я", уже разросшегося в душе и теперь заслоняющего от нее Бога.

...

Сколько надо терпения духовному чаду, сколько времени пождания, чтобы понять и примириться со своей духовной немощью и с сознанием, что взращивает добро его души Един Господь, не сам (труждающийся), не духовник, но Бог. Вот в чем сокрыта истинно духовная жизнь - в глубине смирения.

Но путь к смирению долог и крайне болезнен, особенно в нынешнее поглощаемое гордыней время. А сколько надо духовнику духовного такта и любви и опять же терпения, чтобы не опередить событий своей самостью, видеть плод жизненный своих трудов в чаде, чтобы не дать и чаду изнемочь в ожидании и надежде. Да и что ждать, если Царствие Божие не приходит приметным в душе образом.

...

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)

Сегодня 1 июля. Мы с подружками решили выполнить свой гражданский долг и сдать кровь БЕЗВОЗМЕЗДНО .

Так как одна из них уже бывалая (сдавала уже целый один раз), то мы положились полностью на ее опыт и радостно отстояли очередь в регистратуру, где лично мне пришлось встретиться с рядом странных вопросов по поводу отсутствия моей регистрации в г. Москва и МО. Так как в основном туда приходят сдавать ценную жидкость за деньги,то мне сначала отказали, но когда узнали, что согласна сдать ее безвозмездно, то на моем пути зажегся зеленый свет. И меня приписали к адресной сдаче крови, как будто производилась сдача родственнику, то есть адресно для одной женщины. Чему была несказанно рада.

Сначала надо было сдать анализы (кровь из пальца). Этот уровень был пройден беспрепятственно. Все прошло быстро. Но в другом кабинете, на горизонте замаячил красный сигнал, проехались по поводу моего веса. Взглянув на меня решили не допустить, но взвесив и своими глазами убедились, что у все же есть 2 кило сверху нижнего предела, пропустили по зеленому коридору.

Перед сдачей крови напоили горячим чаем с сухариками - ням ням.  И радостно "мордой крутя, высоко поднимая колени" побежала в операционную, где все лежали на кушетках и работали кулаками - сжимали-разжимали. Очень напрашивалась в тот момент визуальная картинка с трубопроводами по которым откачивается кровь и сливается в резервуары.

Сама процедура сдачи крови занимала 5 минут. Сцедили ...ммм.... 450мл и попросили посидеть в коридорчике на кушетках, что мы добросовестно и сделали, кроме подружки, которая приехала на машине и немного задержалась. Просидели в общей сложности, дожидаясь друг друга около получаса. Самочувствие  - нормальное, хоть в космос лети! Пока сидели успели разглядеть и людей, приходящих сдавать свою кровь и медперсонал у которых все поставлено на поток. Так как сидели мы поблизости к буфету, то познакомились со всеми медсестрами, которые прибегали к кормушке для быстрого перекуса ну и народ разный подходил. Ничто не предвещало беды.

Отдохнув, мы решили поехать на работу. Одна из подружек была на машине (по классическому сценарию все должно было случиться с ней, потому что у нее была нагрузка руления) , вот в нее то мы наслаждаясь прекрасным началом дня радостно погрузились и поехали. Так как по дороге нам попалась кулинария, соборно было решено: " а почему бы нам не заехать и не прикупить еды на обед?" Сказано - сделано. Три "мушкетерки" с чувством глубокого удовлетворения вышли из машины и сделали решительные шаги навстречу еде :). И тут началось...

Так как организм, видимо в такое раннее время еще не проснулся, а это было около половины девятого утра, обычно просыпаюсь только в это время, то он (организм) не оценил всего масштаба происшествия и добросовестно держался... ровно до кассы... У кассы случилось предательство... визуальная картинка выключилась и появились мурашки на черном фоне вместо улыбающегося кассира и подружки, что стояла со мной в очереди и пристально за мной наблюдала уже... когда картинка снова появилась, то вокруг бегали мои подружки, охранник, какой -то покупатель, а я не контролируя себя и "приличность" пересела на пол...видимо там было прохладнее... Кто-то приложил какую-то марлю ко лбу, кто-то дал мятную конфетку, кто-то купил воду холодную и поливал на лицо, кто-то брызгал аромат на платок, что бы активизировать микро-мышечные вибрации для притока крови ... в общем вокруг кипела жизнь и народ, как помню очень активно участвовал.

Тихонько мы доплелись потом до машины, а в моей голове крутилось: " Какие хорошие у меня подруги, очень заботливые, трепетные и внимательные. Какие соучавствующие, добрые люди. Просто незнакомые люди. Слава Богу, что доброта не исчезла из сердец человеческих. Кругом ХОРОШИЕ, ДОБРЫЕ, СОЧУВСТВУЮЩИЕ и НЕРАВНОДУШНЫЕ люди - ближние!!!"

01.07.2011

Молчать. Надо научиться молчать и ничего не говорить, а тем более не оправдываться, когда кто либо пытается подначивать. Просто терпеть и молчать. Да. Думать про свою худость и не стараться оправдать себя в глазах других. Бог все видит, а более и не надо ничего знать никому.

А я оказалась слаба...и на обвинения начала оправдываться...

Удерживайтесь от ссоры. Не ложитесь спать, затаив в душе чувство гнева. В семейной жизни не должно быть места гордости. Никогда не нужно тешить свое чувство оскорбленной гордости и скрупулезно высчитывать, кто именно должен просить прощения. Истинно любящие такой казуистикой не занимаются, они всегда готовы и уступить, и извиниться.

История возникновения православных храмов и их устройства такова. В обычном жилом доме, но в особой "горнице большой, устланной, готовой" (Мк. 14:15; Лк. 22:12) была приготовлена, то есть особым образом устроена, и состоялась Тайная вечеря Господа Иисуса Христа со Своими учениками. Здесь Христос омыл ноги Своим ученикам. Сам совершил первую Божественную литургию — таинство претворения хлеба и вина в Свои Тело и Кровь, долго беседовал за духовной трапезой о тайнах Церкви и Царства Небесного, затем все, с пением священных песнопений, пошли на гору Елеонскую. При этом Господь заповедал творить сие, то есть совершать то же и так же, в Его воспоминание.

В этом зачаток и храма христианского, как особо устроенного помещения для молитвенных собраний, богообщения и совершения таинств, и всего христианского богослужения — того, что в развитых, достигших расцвета формах мы и сейчас видим в наших православных храмах.

Оставшись по Вознесении Господнем без Своего Божественного Учителя, ученики Христовы пребывали преимущественно в сионской горнице (Деян. 1:13) вплоть до дня Пятидесятницы, когда они в этой горнице во время молитвенного собрания сподобились обещанного им Сошествия Святого Духа. Это великое событие, содействовавшее обращению ко Христу множества людей, стало началом устройства земной Христовой Церкви. Деяния святых апостолов свидетельствуют, что эти первые христиане "каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца" (Деян. 2:46). Первые христиане продолжали почитать и ветхозаветный иудейский храм, куда ходили для молитвы, но новозаветное таинство Евхаристии совершали уже в других помещениях, какими в то время могли быть только обычные жилые дома. Пример им подавали сами апостолы (Деян. 3:1). Господь через ангела Своего повелевает апостолам, "став в храме" Иерусалимском, проповедовать иудеям "слова жизни" (Деян. 5:20). Однако для таинства Причащения и вообще для собраний своих апостолы и другие верующие сходятся в особых местах (Деян. 4:23, 31), где их снова посещают особенные благодатные действия Святого Духа. Это говорит о том, что храм Иерусалимский используется христианами того времени в основном для проповеди Евангелия еще не уверовавшим иудеям, в то время как христианским собраниям Господь благоволит устраиваться уже в особых, отдельных от иудеев местах.

Гонения на христиан со стороны иудеев окончательно прервали связь апостолов и их учеников с храмом иудейским. Христианскими храмами во времена апостольской проповеди продолжали служить специально для этого устроенные комнаты в жилых домах. Но уже тогда в связи с быстрым распространением христианства в Греции, Малой Азии, Италии делались попытки создания особых храмов, что подтверждают более поздние катакомбные храмы в форме кораблей. Во времена распространения христианства в Римской империи местом молитвенных собраний христиан часто стали служить дома богатых верующих римлян и особые постройки для светских собраний в их имениях — базилики. Базилика представляет собой стройное прямоугольное продолговатое здание с плоским потолком и двускатной крышей, украшенное извне и изнутри по всей длине рядами колонн. Большое внутреннее пространство таких зданий, ничем не занятое, их отдельное от всех прочих построек расположение благоприятствовали тому, чтобы в них устраивать первые церкви. Базилики имели вход с одной из узких сторон этого прямоугольного длинного здания, а в противоположной стороне имелась абсида — полукруглая ниша, отделенная от остальной части помещения колоннами. Эта отдельная часть служила, вероятно, алтарем.

Гонения на христиан заставляли их искать иных мест для собраний и богослужений. Такими местами стали катакомбы — обширные подземелья в древнем Риме и в других городах Римской империи, служившие христианам убежищем от преследований, местом богослужений и погребений. Наибольшую известность приобрели римские катакомбы. Здесь в зернистом туфе, достаточно податливом, чтобы самым простым инструментом вырезать в нем могилу и даже целую комнату, и достаточно прочном, чтобы не осыпаться и сохранить гробницы, были вырезаны лабиринты многоэтажных коридоров. В стенах этих коридоров одна над другой делались могилы, куда полагали умерших, закрывая могилу каменной плитой с надписями и символическими изображениями. Помещения в катакомбах по размерам и назначению делились на три основных категории: кубикулы, крипты и капеллы. Кубикулы — небольшое помещение с захоронениями в стенах или посредине, нечто вроде часовни. Крипта — это храм средней величины, предназначенный не только для погребения, но и для собраний и богослужений. Капелла с множеством могил в стенах и в алтарной части — это довольно просторный храм, вмещавший большое число людей. На стенах и потолках всех этих сооружений сохранились до наших дней надписи, символические христианские изображения, фрески (настенные росписи) с изображениями Христа Спасителя, Матери Божией, святых, событий священной истории Ветхого и Нового Заветов.

Катакомбы знаменуют эпоху раннехристианской духовной культуры и достаточно ясно характеризуют направление развития храмовой архитектуры, живописи, символики. Это особенно ценно потому, что наземных храмов этого периода не сохранилось: они безжалостно разрушались во времена гонений. Так, в III в. при гонениях императора Декия в одном только Риме было уничтожено около 40 христианских храмов.

Подземный христианский храм представлял собою прямоугольное, продолговатое помещение, в восточной, а иногда в западной части которого делалась обширная полукруглая ниша, отделенная особой низкой решеткой от остальной части храма. В центре этого полукружия обычно помещалась гробница мученика, служившая престолом. В капеллах к тому же имелась за престолом кафедра (седалище) епископа, перед алтарем солея, затем следовала средняя часть храма, а за ней — отдельная, третья часть для оглашенных и кающихся, соответствующая притвору.

Архитектура древнейших катакомбных христианских храмов являет нам четкий, законченный корабельный тип церкви, разделенной на три части, с алтарем, отделенным преградой от остального храма. Это — классический тип православного храма, сохранившийся и до наших дней.

Если базиличный храм — это приспособление гражданской языческой постройки для нужд христианского богослужения, то храм катакомбный — это свободное, не связанное необходимостью подражания чему-либо христианское творчество, отображающее глубину христианской догматики.

Для подземных храмов характерны арки и сводчатые потолки. Если крипта или капелла строились близко к поверхности земли, то в куполе средней части храма вырезался люминарий — колодец, выходящий на поверхность, откуда лился дневной свет.

Признание христианской Церкви и прекращение гонений на нее в IV веке, а затем принятие христианства в Римской империи как государственной религии положили начало новой эпохе в истории Церкви и церковного искусства. Разделение Римской империи на западную — Римскую и восточную — Византийскую части повлекло за собой сначала чисто внешнее, а затем и духовно-каноническое разделение Церкви на Западную, Римско-католическую, и Восточную, Греко-Кафолическую. Значения слов "католическая" и "кафолическая" одинаковы — "как все". Эти различные написания приняты для отличия Церквей: католическая — для Римской, Западной, и кафолическая — для Греческой, Восточной.

Церковное искусство в Западной Церкви пошло своим путем. Здесь наиболее распространенной основой храмовой архитектуры осталась базилика. А в Восточной Церкви в V-VIII вв. сложился византийский стиль в строительстве храмов и во всем церковном искусстве и богослужении. Здесь были заложены основы духовной и внешней жизни Церкви, с тех пор именуемой Православной.

Храмы в Православной Церкви строились по-разному, но каждый храм символически соответствовал церковному вероучению. Так, храмы в виде креста означали, что Крест Христов — основа Церкви и ковчег спасения для людей; храмы круглые означали кафоличность и вечность Церкви и Царства Небесного, так как круг — это символ вечности, не имеющей ни начала, ни конца; храмы в виде восьмиугольной звезды знаменовали собою Вифлеемскую звезду и Церковь как путеводную звезду ко спасению в жизни будущего, восьмого, века, ибо период земной истории человечества исчислялся семью большими периодами — веками, и восьмой — это вечность в Царстве Божием, жизнь будущего века. Были распространены корабельные храмы в виде прямоугольника, часто близкого к квадрату, с выдвинутым на восток закругленным выступом алтарных абсид.

Были храмы смешанных типов: по внешнему виду крестообразные, а внутри, в центре креста, круглые, или по внешней форме прямоугольные, а внутри, в средней части, круглые.

Господствующим в византийской храмовой архитектуре остался прямоугольный храм с выдвинутым на восток закругленным выступом алтарных абсид, с фигурной кровлей, со сводчатым потолком внутри, который поддерживался системой арок с колоннами, или столпами, с высоким подкупольным пространством, что напоминает внутренний вид храма в катакомбах. Только в середине купола стали изображать пришедший в мир Свет Истинный — Господа Иисуса Христа.

Храмы отличаются несравненным великолепием, и большей внешней и внутренней детализацией. Он непременно увенчивается крестом на куполе или на всех куполах, если их несколько, как победным знамением и во свидетельство того, что Церковь, как и все творение, избранное ко спасению, входит в Царство Божие благодаря Искупительному Подвигу Христа Спасителя.

Ко времени Крещения Руси в Византии складывается тип крестово-купольного храма, который объединяет в синтезе достижения всех предшествовавших направлений развития православного зодчества.

Архитектурная конструкция крестово-купольного храма лишена легко обозримой наглядности, которая была свойственна базиликам. Необходимы внутреннее молитвенное усилие, духовная концентрация на символике пространственных форм, чтобы сложная конструкция храма предстала как единый символ Единого Бога. Такая архитектура способствовала преображению сознания древнерусского человека, возводя его к углубленному созерцанию мироздания.

Вместе с Православием Русь приняла от Византии образцы церковной архитектуры. Такие известные русские храмы, как: киевский Софийский собор, София новгородская, владимирский Успенский собор нарочито строились по подобию константинопольского Софийского собора. Сохраняя общие и основные архитектурные черты византийских храмов, русские церкви имеют много самобытного, своеобразного. В православной России сложилось несколько самобытных архитектурных стилей. Среди них прежде всего выделяется стиль, ближе всего стоящий к византийскому. Это классический тип белокаменного прямоугольного храма, или даже в основе своей квадратного, но с прибавлением алтарной части с полукруглыми абсидами, с одним или несколькими куполами на фигурной кровле. Сферическая византийская форма покрытия куполов заменилась шлемовидной. В средней части небольших храмов имеется четыре столпа, поддерживающих кровлю и символизирующих четырех евангелистов, четыре стороны света. В центральной части соборного храма может быть двенадцать и более столпов. При этом столпы пересекающимся между ними пространством образуют знамения Креста и помогают разделению храма на его символические части.

Святой равноапостольный князь Владимир и его преемник, князь Ярослав Мудрый, стремились органически включить Русь во вселенский организм христианства. Воздвигнутые ими храмы служили этой цели, ставя верующих перед совершенным софийным образом Церкви. Эта ориентация сознания через литургически опытную жизнь определила во многом дальнейшие пути русского средневекового церковного искусства. Уже первые русские храмы духовно свидетельствуют о связи земли и неба во Христе, о Богочеловеческой природе Церкви. Киевский Софийский собор выражает идею Церкви как единства, состоящего из множественных, обладающих определенной самостоятельностью частей. Иерархический принцип устроения мироздания, ставший основной доминантой византийского мировоззрения, наглядно выражен как во внешнем, так и во внутреннем облике храма. Человек, входящий в собор, чувствует себя органически включенным в иерархически упорядоченную вселенную. Неразрывно связано со всем обликом храма его мозаичное и живописное убранство.

Параллельно со сложением типа крестово-купольного храма в Византии шел процесс создания единой системы храмовой росписи, воплощающей богословско-догматическое выражение учения христианской веры. Своей предельной знаковой продуманностью эта роспись оказала огромное влияние на восприимчивое и раскрытое духу сознание русского человека, выработав в нем новые формы восприятия иерархической реальности. Роспись Киевской Софии стала определяющим образцом для русских храмов. В зените барабана центрального купола — изображение Христа как Господа Вседержителя (Пантократора), отличающееся монументальной мощью. Ниже — четыре архангела, представители мира небесной иерархии, посредники между Богом и человеком. Изображения архангелов расположены по четырем сторонам света в знак их господства над стихиями мира. В простенках, между окнами барабана центрального купола, образы святых апостолов. В парусах — образы четырех евангелистов. Паруса, на которых покоится купол, воспринимались в древней церковной символике как архитектурное воплощение веры в Евангелие, как основание спасения. На подпружных арках и в медальонах Киевской Софии — изображения сорока мучеников. Общий замысел храма духовно раскрыт в образе Богоматери-Оранты (с греч. Молящаяся) — "Нерушимая Стена", помещенном вверху центральной апсиды, который укрепляет целомудренную жизнь религиозного сознания, пронизывая его энергиями нерушимой духовной основы всего тварного мира. Под изображением Оранты — Евхаристия в литургическом изводе. Следующий ряд росписи — святительский чин — способствует переживанию духовного соприсутствия творцов православного богослужения — святых Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Григория Двоеслова. Так уже первые киевские храмы стали как бы материнской почвой для дальнейшего развития духовной жизни русского Православия.

Генезис византийского церковного искусства отмечен многообразием церковно-культурных центров империи. Затем постепенно происходит процесс унификации. Константинополь становится законодателем во всех сферах церковной жизни, в том числе в литургическо-художественной. С XIV века подобную роль начинает играть и Москва. После падения Константинополя под ударами турецких завоевателей в 1453 году в Москве крепнет осознание ее как "третьего Рима", подлинного и единственно законного наследника Византии. Кроме византийских, у истоков московской церковной архитектуры находятся и традиции Северо-восточной Руси с ее вселенской синтетичностью, и чисто национальная система новгородцев и псковичей. Хотя все эти многообразные элементы вошли в той или иной степени в московское зодчество, тем не менее ясно просматривается некая самостоятельная идея ("логос") этой архитектурной школы, которой было суждено предопределить все дальнейшее развитие церковного храмостроительства.

В XV-XVII веках в России сложился значительно отличный от византийского стиль построения храмов. Появляются продолговатые прямоугольные, но непременно с полукруглыми абсидами на восток одноэтажные и двухэтажные с зимней и летней церквами храмы, иногда белокаменные, чаще кирпичные с крытыми крыльцами и крытыми арочными галереями — гульбищами вокруг всех стен, с двускатной, четырехскатной и фигурной кровлей, на которой красуются один или несколько высоко поднятых куполов в виде маковок, или луковиц. Стены храма украшаются изящной отделкой и окнами с красивой резьбой из камня или с изразцовыми наличниками. Рядом с храмом или вместе с храмом над его притвором воздвигается высокая шатровая колокольня с крестом наверху.

Особый стиль обрела русская деревянная архитектура. Свойства дерева, как строительного материала, обусловили и особенности этого стиля. Плавных форм купол создать из прямоугольных досок и балок трудно. Поэтому в деревянных храмах вместо него является остроконечной формы шатер. Более того, вид шатра стали придавать церкви в целом. Так явились миру деревянные храмы в виде огромного остроконечного деревянного конуса. Иногда кровля храма устраивалась в виде множества конусообразно восходящих вверх деревянных маковок с крестами (например, знаменитый храм на погосте Кижи).

Формы деревянных храмов оказали влияние на каменное (кирпичное) строительство. Стали строить затейливые каменные шатровые церкви, напоминавшие огромные башни (столпы). Высшим достижением каменной шатровой архитектуры по праву считается Покровский собор в Москве, более известный как храм Василия Блаженного, — сложное, затейливое, многоукрашенное сооружение XVI века. В основе плана собор крестообразен. Крест составляют четыре основные церкви, расположенные вокруг средней, пятой. Средняя церковь — квадратная, четыре боковых — восьмиугольные. В соборе девять храмов в виде конусообразных столпов, вместе составляющих собою в общих очертаниях один огромный красочный шатер.

Шатры в русской архитектуре просуществовали недолго: в середине XVII в. церковная власть запретила строить шатровые храмы, поскольку они резко отличались от традиционных одноглавых и пятиглавых прямоугольных (корабельных) церквей. Русские храмы столь разнообразны в общем облике, деталях убранства и украшения, что можно бесконечно удивляться выдумке и искусству русских мастеров, богатству художественных средств русской церковной архитектуры, ее самобытному характеру. Все эти храмы традиционно сохраняют трехчастное (или двухчастное) символическое внутреннее деление, и в устройстве внутреннего пространства и внешнего оформления следуют глубоким духовным истинам Православия. Например, символично количество куполов: один купол знаменует единство Бога, совершенство творения; два купола соответствуют двум естествам Богочеловека Иисуса Христа, двум областям творения; три купола знаменуют Святую Троицу; четыре купола — Четвероевангелие, четыре стороны света; пять куполов (самое распространенное число), где средний возвышается над четырьмя другими, означают Господа Иисуса Христа и четырех евангелистов; семь куполов знаменуют семь таинств Церкви, семь Вселенских Соборов.

Особое распространение получают красочные поливные изразцы. Другое направление более активно использовало элементы как западноевропейской, так и украинской, и белорусской церковной архитектуры с их принципиально новыми для Руси композиционными построениями и стилистическими мотивами барокко. К концу XVII века постепенно вторая тенденция оказывается господствующей. Строгановская архитектурная школа обращает особое внимание на орнаментальное убранство фасадов, свободно используя элементы классической ордерной системы. Школа нарышкинского барокко стремится к строгой симметричности и гармонической завершенности многоярусной композиции. Как некое предвестие новой эры петровских реформ воспринимается деятельность ряда московских архитекторов конца XVII века — Осипа Старцева (Крутицкий теремок в Москве, Никольский военный собор и собор Братского монастыря в Киеве), Петра Потапова (церковь в честь Успения на Покровке в Москве), Якова Бухвостова (кафедральный Успенский собор в Рязани), Дорофея Мякишева (собор в Астрахани), Владимира Белозерова (церковь в подмосковном селе Марфине). Реформы Петра Первого, коснувшиеся всех областей русской жизни, определили и дальнейшее развитие церковной архитектуры. Ход становления зодческой мысли в XVII веке подготавливал усвоение западноевропейских архитектурных форм. Возникла задача найти равновесие между византийско-православной концепцией храма и новыми стилистическими формами. Уже мастер петровского времени И. П. Зарудный, воздвигая в Москве церковь во имя Архангела Гавриила ("Меньшикова башня"), сочетал традиционные для русского зодчества XVII века ярусность и центричность построения с элементами барочного стиля. Симптоматичен синтез старого и нового в ансамбле Троице-Сергиевой Лавры. Сооружая Смольный монастырь в Петербурге в стиле барокко, Б. К. Растрелли сознательно считался с традиционно православным планированием монастырского ансамбля. Тем не менее достичь органического синтеза в XVIII-XIX веках не удалось. Начиная с 30-х годов XIX века постепенно возрождается интерес к византийской архитектуре. Только к концу XIX века и в XX веке предпринимаются попытки возродить во всей чистоте принципы средневекового русского церковного зодчества.

Престолы православных храмов освящаются во имя какого-либо святого лица или священного события, отчего получает свое название весь храм и приход. Часто в одном храме бывает несколько престолов и соответственно им несколько приделов, то есть под одной кровлей оказываются как бы собранными несколько храмов. Они освящаются в честь разных лиц или событий, но весь храм в целом обычно получает название от главного, центрального престола.

Однако иногда народная молва закрепляет за храмом название не главного, а одного из боковых приделов, если он освящен в память особо почитаемого святого.

– Отец Михаил, душеполезно ли заниматься йогой, которая в последнее время стала еще популярнее? Как я понял из ваших слов, йога – это изначально религиозная аскетическая практика, цель которой прекратить череду перевоплощений.

– Йога восходит как к ведическим, так и к местным практикам, существовавшим до завоевания Индостана ариями и сохранившимися в среде низших каст. Существует несколько видов йоги, которые в большей или меньшей степени практикуются всеми индуистскими, неоиндуистскими и псевдоиндуистскими направлениями и сектами, хотя основатели последних часто сочиняют свои, обычно эклектичные и сильно упрощенные, «попосовые» варианты йоги, комбинируя элементы традиционных йогических систем и западных методик психотерапии. Большинство современных учителей йоги подают ее как внерелигиозную (или всерелигиозную) систему упражнений, ведущую к оздоровлению, самосовершенствованию, самое большее — к некоему абстрактному «просветлению». Но в действительности йога — это аскетическая практика, преследующая не оздоровительные, а сугубо религиозные цели.

Йога — это некий способ достижения высших духовных состояний с помощью аскетических упражнений. В определенном смысле можно провести параллель с православным исихазмом, что нередко и делают адепты йоги, доказывая духовную легитимность своей практики и ее близость восточно-христианской аскетике.

Однако в исихазме конечная цель — стать настоящим храмом Бога Живаго (2Кор.6:16), обрести в себе присутствие Бога, которое выражается в такой Божественной энергии (это по-гречески, по-славянски — «действование»), как свет. Именно особый, нетварный, божественный свет исходил от Господа Иисуса Христа на горе Фавор при Его преображении:  «и просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет» (Мф.17:2).

В индуизме с помощью йоги пытаются раскрыть в себе якобы свою собственную «божественную» сущность, то есть, это восхождение к своей собственности «божественности», самообожение, растворение в Божестве, которым ты сам и являешься.

Повторю, что йога — это монашеская практика, которая подразумевает вначале отказ от противоестественных желаний (то есть от греховных, порочных желаний), затем — от естественных желаний (брака, богатства и проч.), потом — вообще от всех желаний.

Например, классическая индуистская раджа-йога, кодифицированная в «Йога-сутрах» Патанджали (первые века по Р.Х.), имеет восемь ступеней. Проходя первые ступени, йогин с помощью аскезы и специальных упражнений приобретает контроль чад своим физическим и «тонким» телами. На высших ступенях он добивается контроля над психикой и постигает искусство сосредоточенного созерцания (медитации).

При этом следует практически не пить и не есть, мало спать и дышать, быть равнодушным к похвалам и оскорблениям, ничего не чувствовать, остановить поток своих мыслей, полностью сконцентрироваться в себе в некую точку, войти в состояние транса.

И вот тогда в твою внутреннюю пустоту и безмолвие должен войти свет, который воспринимается йогином как свет собственной «божественности».

Архимандрит Софроний (Сахаров), ученик и автор жития преподобного Силуана Афонского, в юности отошел от Православия и стал заниматься йогой. Он достиг созерцания этого внутреннего света, которые йогины принимают за Абсолют. Покаявшись и вернувшись в Православие, он стал афонским монахом-исихастом. По словам о. Софрония, не следует смущаться из-за того, что некоторые практики, похожие на христианские, есть и в других религиях. Это объясняется единством человеческой природы. Для «совлечения чувств», сосредоточения, вхождения в глубины своего существа и в йоге, и в исихазме применяются схожие технические приемы. Однако, мистики-пантеисты, в том числе, йогины, в своих глубоких переживаниях созерцают не Бога, а самих себя, свой собственный образ Божий, и, не зная лично Истинного Бога, принимают его Бога себя; как бы отраженный свет луны считают светом солнца.

Если даже предположить, что мистики других религий имели опыт общения с Богом (св. апостол Павел в первой главе Послания к римлянам, пишет, что для язычников открыто Богопознание), это ни есть истинное Богопознание. Есть истинный опыт общения с Богом и не истинный. Истинный — это общение в Святом Духе через Иисуса Христа. Так как вне христианства это не дано или дано частично, а человечество так или иначе стремиться в духовные сферы, то применялись некие суррогаты, начиная от галлюциногенов и иступленных плясок и заканчивая утонченной психотехникой: или разработанными способами воспитания ума (как в неоплатонизме), или психофизическими техниками, как в Индии или Китае). Так или иначе, это есть попытка попасть в духовный мир «с черного входа», минуя единственную дверь, которая есть Христос.

Йогины полагают, что после остановки всех психических процессов и достижения самадхи, то есть состояния сосредоточения без содержания, «выжигаются семена кармы» и это гарантирует от нового перерождения и позволяет в любой момент навсегда освободиться от тела.

Датский профессор Йоханнес Огорд, в течение десятков лет изучавший йогу, в том числе в Индии, назвал йогу искусством смерти, термоядерным оружием индуизма в его войне против жизни. Действительно, если христианин готовится к смерти, чтобы воскреснуть и жить вечно с Христом, то йогин посвящает всю жизнь тому, чтобы умереть совершенно и навсегда (или еще короче: христианин умирает, чтобы жить, а йогин живет, чтобы умереть).

Такой именно настоящей аскетической йогой в России у нас мало кто занимается, разве что буддисты. Можно, конечно, предположить, что у нас кто-то может заниматься и настоящей индуистской йогой. Однако, всевозможные  гуру и держатели йогических центров в России фактически занимаются ньюэйджевской йогой, в которой практически отсутствует аскетизм, и только изредка практикуется временное уединение, медитация, чтение мантр, которые нужны для освобождения от мыслей и сосредоточения. Цель такой йоги — некое успокоение, вхождение в блаженное состояние и не более того. Такая йога далека от изначальной также как Москва от Владивостока.

И, наконец, сейчас получила распространение так называемая фитнес-йога — это элементы йогических упражнений для похудания, подтягивания и укрепления мышц, растяжения связок и, вообще, приобретения хорошего телесного тонуса.

Говоря о духовной опасности от занятий йогой, можно кратно сказать так:  если будешь заниматься настоящей индуисткой или буддисткой йогой — впадешь в самообольщение —будешь считать себя «богом», а если будешь заниматься ньюэйджевской йогой — также впадешь в прелесть. Как поет уже упомянутый Борис Гребенщиков, точно описывая состояние ньюэждевца:

А я хожу и пою,
И все вокруг Бог;
Я сам себе суфий
И сам себе йог.
В сердце печать
Неизбывной красы,
А в голове
Туман над Янцзы.

От занятий фитнес-йогой серьезных духовных последствий нет, впрочем, как правило, фитнесом занимаются люди, которые вообще не живут никакой духовной жизнью. Для чего нужные таким людям «подтянутые» телесные формы? Для карьерной «эффективности», тщеславия и того чтобы нравиться противоположному полу. По моему мнению, правильнее сказать любой фитнес, не только с элементами йоги, сам по себе не душеполезен. Люди, которые слишком заботятся о своем внешнем виде и здоровье тем самым свидетельствуют, что они не живут духовной жизнью.

Мне не раз доводилось слышать или читать утверждения российских адептов йоги, что,  дескать, индийские йоги живут долго и счастливо, при этом не болеют тяжелыми хроническими заболеваниями, на них не давит груз стрессов и нерешенных проблем. Это чистейшая ложь, миф. Натуральная йога вредна не только для души, но и для телесного здоровья, не смотря на то, что одна из разновидности тантрической йоги — хатха-йога  — обещает дать несокрушимое здоровье и вечную жизнь в физическом теле, причем в чудотворном, всесильном состоянии бога.

Всеобщая диспансеризация, которая была в Индии (первый и последний раз) в 1980-ых годах, показала, что йогины, которых там несколько миллионов человек, живут в среднем даже меньше, чем обычный житель Индии и страдают, к тому же, массой заболеваний. Например, катарактой глаз, потому что постоянно концентрируются на солнце, вывихами суставов, артритами и артрозами из-за частого нахождения подолгу в противоестественных позах. Йоги страдают букетом заболеваний верхних дыхательных путей и желудочно-кишечного тракта, потому как каждый день делают клизмы, жгутами очищают носоглотку, что со временем практически уничтожает слизистую оболочку в кишечнике и носовой полости. Например, некоторые опытные йогины  глотают один конец длинного жгута, и когда тот выходит их анального отверстия, начинают его туда-сюда двигать,  думая, что этим о ни «очищают» кишечник. Однако последствие такой очитки одно — хронический гастрит, энтероколит и проктит. Не смотря на то, что все они, за исключением женатых, дают обет безбрачия, подавляющее большинство йогинов оказались больны хроническими… венерическими заболеваниями. Те же йогины, которые не хотят поддаваться блудной страсти, весьма часто оскопляют себя изуверскими способами, или, например, на потребу туристам и для умерщвления своих половых органов подвешивают к ним кирпичи или другой груз.

Увы, ради небольшой денежки  от «белого варвара» индийские аскеты готовы на самые изуверские упражнения вплоть до подвешивания себя крюками за ребра. В Индии очень много проблем, и главная из них — чудовищная нищета, многие рождаются и умирают на улицах, живут на один доллар в месяц. Для некоторых бездомных весь йогический цирк  — это способ найти пропитание от туристов, ни о каком духовном совершенствовании  и речи даже нет.

Кстати, питье мочи и клизмы пришли к нам из йоги (и не в последнюю очередь усилиями Геннадия Малахова — на мой взгляд, шарлатана, уже длительное время ведущего передачу о «здоровом образе жизни» на Первом канале). Пить мочу, только коровью, принято в шиваизме, при этом шиваиты еще употребляют и коровий навоз. Кстати, настоящие индийские ароматические палочки представляют собой сушеную смесь ароматов и  коровьих экскрементов.

– Что сказать в заключении? Прискорбно, что немало россиян от своей духовной безграмотности, думая, что у соседа трава зеленей, принимают на веру ложные языческие и сектантские самообманчивые знания, которые у самих «соседей» взывают уныние и безысходность; пытаются духовно вырасти на том, от чего «соседи» деградируют; пытаются оздоровиться тем, что и самим «соседям» не дает здоровья.

Материал подготовлен Максимом Степаненко, руководителем Миссионерского отдела Томской епархии Русской Православной Церкви

Долгом в семье является бескорыстная любовь. Каждый должен забыть свое "я", посвятив себя другому. Каждый должен винить себя, а не другого, когда что-нибудь идет не так. Необходимы выдержка и терпение, нетерпение же может все испортить. Резкое слово может на месяцы замедлить слияние душ. С обеих сторон должно быть желание сделать брак счастливым и преодолеть все, что этому мешает. Самая сильная любовь больше всего нуждается в ежедневном ее укреплении. Более всего непростительна грубость именно в своем доме, по отношению к тем, кого мы любим.

Еще один секрет счастья в семейной жизни – это внимание друг к другу. Муж и жена должны постоянно оказывать друг другу знаки самого нежного внимания и любви. Счастье жизни составляется из отдельных минут, из маленьких, быстро забывающихся удовольствий от поцелуя, улыбки, доброго взгляда, сердечного комплимента и бесчисленных маленьких, но добрых мыслей и искренних чувств. Любви тоже нужен ее ежедневный хлеб.